Разрушение правил игры

02 июня 2017

 

Обыски у Кирилла Серебренникова – это не только очередной демарш силовиков, на которыйпрезидент, по словам журналистов, отреагировал, назвав кого-то (вероятно, принимавших решение) дураками. Это проявление важного тренда. Летом 2012 г. после обысков у Ксении Собчак мы с Эллой Панеях писали о том, почему применение уголовной репрессии в отношении представителей элит – это не восстановление социальной справедливости, а показатель постепенного движения системы в направлении меньшей стабильности. За прошедшие пять лет мы увидели демонстративные аресты и осуждения губернаторов и министров, которые тогда, летом 2012 г., казались невозможными. Теперь произошел хамский по манере проведения обыск у представителя культурной элиты Серебренникова. Поражает именно выбранный способ проведения следственного действия – внезапно, без санкции суда, грубо. Так обыскивают наркопритоны в неблагополучных районах, а не деятелей культуры с мировым именем. Равенство перед законом? Нет.

Как показали Дуглас Норт и его соавторы в книге «Насилие и социальные порядки», формат применения насилия – это одна из важнейших характеристик любого режима. Есть так называемые режимы открытого доступа – страны, в которых насилие применяется очень ограниченно и предсказуемо. Их очень мало. Далеко не все страны Европы попадают в эту категорию в классификации авторов. Есть режимы ограниченного доступа – там применение насилия ограничено законом и предсказуемо для одних (представителей элит) и непредсказуемо для других. Режимы ограниченного доступа варьируются от хрупких, где в предсказуемом и понятном мире живет очень малая часть населения, до стабильных – где в том же режиме, что и элиты, живет значительная часть населения, а насилие непредсказуемо лишь для маргинальных слоев населения. Чтобы понять, со стабильным или хрупким (готовым хоть завтра свалиться в хаос) режимом мы имеем дело, смотреть надо в первую очередь на насилие внутриэлитное. Здесь общественная реакция на обыски у Серебренникова очень показательна – перед нами такая манера применения насилия, которая шокирует представителей элит. Идет процесс разрушения правил игры.

Ограничение насилия с помощью права никогда не приходит ко всем и сразу. Великая хартия вольностей, установившая суд присяжных, первые века мало помогала обычным жителям Англии. В любой стране сначала уровень насилия ограничивается законом и традицией для элит и лишь затем шаг за шагом распространяется на другие социальные слои. Некоторые думают, что этот процесс закончился, но это не так. Каждый день происходят небольшие изменения, которые двигают нас вперед (или назад) по этому пути. И сначала каждое новое право, каждое новое ограничение насилия распространяется среди элит, а потом медленно и постепенно проникает в другие слои общества.

Большая правовая защищенность, возможность рассчитывать на большую обходительность правоохранительных органов – это часть статуса представителя элит. Что происходит, когда среди представителей высокостатусных групп растет уровень насилия? Когда с ними начинают обращаться так же, как и с представителями организованных преступных групп, а работу правоохранительных органов с артистами сложно отличить от работы с посетителями наркопритона? Распадается так называемый «консорциум элит» – союз групп интересов, у которых есть ресурсы (не обязательно деньги: возможность громкого публичного высказывания, свойственная деятелям культуры, – такой же ресурс). «Защищенных» становится меньше. Как бы ни злорадствовали некоторые, когда арестовывали министра Улюкаева или губернатора Белых, именно эти истории стали прологом к нынешним обыскам у Серебренникова. Если так можно с губернаторами и министрами, то чего уж стесняться в работе с режиссером. И в конечном итоге такие явления бьют по всем нам, включая простого рабочего. Если режиссера можно так обыскивать, то рабочего не грех и избить. Поэтому, как бы ни хотелось думать о том, что внутренняя агрессия в элитах – это маркер равенства, на самом деле большее использование грубых уголовно-правовых инструментов – это тревожный знак. Как считают Норт со товарищи, выход на баррикады – это не лучший путь от хрупких режимов к стабильным, слишком велик риск ухода в бессистемное насилие. Арабская весна хорошо иллюстрирует их мысль. Гораздо лучше, когда, несмотря ни на что, начинают действовать внутренние механизмы.

Очень интересно, что параллельно этим событиям к той же теме обратился Верховный суд. В дорабатываемом сейчас проекте постановления пленума разбирается вопрос о том, как надлежит работать судам, когда следователи обращаются к ним за санкцией на проведение следственных действий. По новому УПК с 2002 г. только суд может санкционировать действия, которые ущемляют конституционные права граждан (такие как обыск, прослушка, получение от сотовых операторов информации о соединениях абонента, арест имущества). Однако надежды, которые возлагали на судебный контроль создатели кодекса, пока не оправдываются – суды удовлетворяют 95–99% ходатайств следователей и оперативников (не считая ареста имущества). Правоохранители же со своей стороны все активнее пользуются этим инструментом – если в 2011 г. было проведено 760 000 таких мероприятий, то в 2016-м – 1 250 000.

Как обычно, проект постановления пленума ВС не очень радикален. Но все же он обращает внимание рядовых судей на необходимость более требовательного отношения к следствию. Отдельным пунктом указано, что особенно внимательно судьи должны работать в ситуациях, подобных той, в которой оказался Серебренников, т. е. когда следователь сначала производит обыск (в неотложной ситуации) и лишь потом обращается в суд. Проект подчеркивает, что оценивать в таком случае нужно не только законность ходатайства, но и законность самих следственных действий.

Даст ли проект существенные улучшения, неизвестно. У нас есть множество таких документов, которые не работают, но известны и случаи, когда удавалось решениями пленума существенно изменить судебную практику, в том числе и в сторону ее гуманизации. Важно то, что Верховный суд в этом контексте выступает агентом, который пытается хоть как-то затормозить переход от стабильного режима, где применение насилия (как легального, так и иного) ограничено, к хрупкому (где практически любой конфликт разрешается через это самое насилие: поспорившие бизнесмены, например, не ведут переговоры, а бегут к бандитам или правоохранителям). Небольшой оптимизм внушает тот факт, что мы знаем примеры порядков ограниченного доступа (например, Египет), где на протяжении многих десятилетий именно суды оказывались основным гарантом того, что режим не скатывался ни в тоталитаризм, ни в гражданскую войну.

Любое развитие режимов ограниченного доступа – это постоянное противоборство сил, которые двигаются в сторону более насильственных, а не переговорных инструментов, с силами, которые пытаются это насилие ограничить или, во всяком случае, сделать понятным и предсказуемым. В современной России правоохранительные органы демонстративно используют насилие. Но есть надежда, что судебная система будет пробовать играть на противоположной стороне, что полностью соответствует ее природе.

Автор – ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге
Источник Ведомости